Родина не услышала… Достойная жизнь и нелепая смерть генерала Пядышева (часть 2)

- Считаете ли вы себя ответственным за создавшееся положение на участке Гдов-Кингисепп?

- Себя ответственным за создавшееся положение на участке Гдов-Кингисепп я не считаю, поскольку все распоряжения как о выдвижении 191-й стрелковой дивизии, так и о ее отводе делались непосредственно решением командующего Северным фронтом помимо меня, в то время как этим участком я должен был непосредственно руководить. Фактически я был обойден руководством, поэтому и ответственность за создавшееся положение на этом участке должен нести не я, а командующий фронтом.

***

Пытались - и тоже безуспешно - «пристегнуть» Пядышева к так называемому антисоветскому фашистскому заговору. Арестованный в первые дни войны заместитель наркома обороны СССР К. А. Мерецков, один из «заговорщиков», не так давно был начальником Пядышева, и следователи видели здесь определенную перспективу. Поиск преступных связей Пядышева и Мерецкова шел параллельно в Ленинграде и Москве.

«Следователь: Какие у вас были взаимоотношения с Мерецковым?

Пядышев: С Мерецковым у меня взаимоотношения по службе были нормальными. Личных счетов с ним никогда не было.

Следователь: Когда вы впервые познакомились с Мерецковым?

Пядышев: Впервые с Мерецковым я познакомился в феврале 1939 года в Москве в Управлении боевой подготовки во время заседаний комиссий по написанию Полевого устава. В перерыве работы комиссии зашел Мерецков к начальнику Управления боевой подготовки Курдюмову, где я ему представился как заместитель начальника штаба Ленинградского военного округа. В это время Мерецков имел назначение на должность командующего войсками округа. До этого случая Мерецкова я совершенно не видел.

Следователь: В чем заключалась ваша практическая деятельность как заместителя командующего 7-й армией?

Пядышев: В период занимаемой мной должности заместителя командующего 7-й армией я выполнял все поручения, которые мне давал Мерецков. В частности, по прибытии в 7-ю армию я от Мерецкова получил задание составить инструкцию по прорыву укреплений полосы на Сумском направлении, после этого обучать войска, предназначенные для прорыва укреплений линии...

Позже в связи со снятием командира 34-го стрелкового корпуса Гонина по распоряжению Военного совета 7-й армии, и в частности Мерецкова, я был временно назначен командиром 34-го стрелкового корпуса, которым командовал до окончания военных действий. Точнее, за два дня до окончания военных действий с белофиннами был возвращен на старую должность - заместителя командующего 7-й армией...»

«Вопрос: Знаете ли вы заместителя командующего Ленинградским военным округом генерал-лейтенанта Пядышева?

Мерецков: Да, знаю.

Вопрос: Откуда он вам известен?

Мерецков: Пядышев мне известен с 1939 года как заместитель начальника Ленинградского военного округа, которым я тогда командовал. Финскую кампанию мы провели вместе в составе 7-й армии.

Вопрос: Ваши отношения были нормальными?

Мерецков: Наши отношения были нормальными, служебными. Я ценил Пядышева как командира, хорошо ориентировавшегося в вопросах боевой подготовки, хотя мне и были известны имеющиеся на него компрометирующие материалы.

Вопрос: Какими компрометировавшими материалами вы располагали в отношении Пядышева?

Мерецков: По официальным материалам мне, как командующему Ленинградским военным округом, было известно, что жена Пядышева финка или происходит из Финляндии, куда выезжала для встречи с родителями. Сам Пядышев - офицер царской армии, в ВКП(б) не вступал, к коммунистам относился пренебрежительно, а командиров Красной Армии считает слабо подготовленными и к ним относился высокомерно. Из писем Пядышева к его жене было видно, как информировал меня особый отдел, что Пядышев настроен антисоветски.

Вопрос: Только ли из официального источника вы знали все это о Пядышеве?

Мерецков: Личной связи с Пядышевым у меня не было, и наши отношения носили исключительно служебный характер.

Вопрос: Вы показывали ранее, что вербовки для заговорщической работы вами осуществлялись на основании определенных компрометирующих материалов, которые вы предварительно изучали. Разве данные в отношении Пядышева вы считали недостаточными, а его - неподходящим лицом для подрывной работы в Красной Армии, зная, что к Советской власти Пядышев настроен враждебно?

Мерецков: Конечно, данных для вербовки Пядышева у меня было достаточно, но я его не вербовал.

Вопрос: Что же, в Пядышеве, по занимаемому им положению, не была заинтересована ваша антисоветская организация?

Мерецков: Пядышев занимал определенное положение в Красной Армии, но я его не вербовал, и у меня были на это определенные причины.

Вопрос: Какие?

Мерецков: Пядышева я близко не знал и непосредственного общения с ним не имел. Кроме того, мне было известно, что неоднократно в официальном порядке ставился вопрос об аресте Пядышева. Не желая ставить себя под удар, я не мог пойти на связь со скомпрометированным Пядышевым. И более того, работая вместе с ним в Ленинградском военном округе, а затем в Наркомате обороны, избегал личных встреч и в служебном порядке, принимая обычно Пядышева не один, а в присутствии либо члена Военного совета, либо других должностных лиц, имеющих отношение к вопросу, который он мне докладывал».

***

В итоге, осудили Пядышева за «антисоветчину». Его признали виновным в том, что он «в 1937 году среди своих знакомых, а в 1940 году в письмах к своей жене допускал антисоветские суждения, направленные против отдельных мероприятий ВКП(б) и Советского правительства». Суждения были резкие; Пядышева не останавливали даже то, что письма читают: «Получаю захватанное грязными лапами, вскрытое и грубо заклеенное твое письмо. Значит, следят наши старатели, только забывают руки мыть. Жалкие, бедные люди. Ищут не там, где нужно».

В качестве вещественных доказательств на суде фигурировали выдержки из 22-х конфискованных при аресте писем: «Теперь нетрудно стать комдивом - лови только шпионов, да врагов народа, а больше ничего не надо»; «Быть офицером сейчас - это совершенно потерять свой облик, превратиться в холуя коммунистов, это ниже своего достоинства». Из рассказа о поездке в Западную Белоруссию: «От Польши и следа, конечно, не осталось, кроме отдельных надписей лишь кое-где. Там сейчас все, как у нас. Очереди, драки, магазины пустые. Есть только портреты, галстуки и капуста».

***

13 сентября 1941 года состоялось подготовительное заседание Военной коллегии Верховного суда. Было определено дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей. 17 сентября 1941 года К. П. Пядышев был осужден военной коллегией по ч. 1 ст. 58-10 УК РСФСР на 10 лет лишения свободы, с поражением в правах на пять лет.

Последние слова Константина Павловича на суде были такими: «Прошу поверить мне, что врагом народа я не был. В лице суда прошу Родину дать мне возможность в борьбе с германским фашизмом искупить свою вину». Родина не услышала – и последние годы жизни К. П. Пядышев провел в лагерях.

Подробности этих лет известны из воспоминаний Юрия Константиновича Вишневского, на день ареста в 1937 году – восемнадцатилетнего студента смоленского пединститута, сына «врагов народа». Он был осужден «особым совещанием» на десять лет по той же самой пятьдесят восьмой статье, и оказался в одном лагере с К. П. Пядышевым.

«Впервые судьба свела меня в Пядышевым Константином Павловичем где-то в октябре 1941 года за колючей проволокой пересылки Печорлага НКВД (г. Печора, Коми АССР). Однажды после бани зашел в кабину, где работал парикмахер. Брея, он разговорился. Оказывается, на днях прибыл спецэтап. Человек сто. Бывшие военнослужащие с фронта. Среди них даже генералы.

Знакомый врач посоветовал мне (я работал лекпомом на Печорской пересылке) госпитализировать кого-нибудь из спецэтапа - узнать новости. На другой день, разговаривая с парнем из комендатуры, узнал еще кое-что. Среди прибывших - старшие и высшие офицеры Красной Армии, есть бывшие генералы. Сроки по тем временам небольшие - десять лет. Их фамилии - на устах начальства Печорской пересылки: генералы Пядышев, Лазаренко, армейский комиссар Борисов... Почему, если они совершили преступления, их не расстреляли по приговору военного трибунала? Все это было по тем временам так непонятно.

Днем я направился в барак, где размещался спецэтап. Поставил на стол фельдшерский короб, огляделся. Интеллигентные лица. Большинство в комсоставской форме, но без знаков различия, ремней и пуговиц, срезанных, как положено, еще в тюрьме. Обычно при моем появлении в бараках пересылки меня окружали те, кто нуждался в медицинской помощи. На этот раз подошли всего несколько человек. Среди них высокий плотный мужчина лет пятидесяти, с располагающим интеллигентным лицом. В нем угадывалась военная выправка.

- Фамилия? - спросил я его, чтобы, как заведено, записать в журнал.

- Пядышев, - назвался он.

Я понял, что передо мной бывший генерал.

- Я могу записать вас на консультацию к врачу, - предложил я ему.

- Спасибо. Пока здоров. Но среди нас есть товарищ, которому нужна помощь. Щепетильный, скромный человек. Запишите лучше его. (Речь идет об армейском политработнике Борисове - прим. П. П. Лаврука)

Я с готовностью исполнил просьбу Пядышева. И стал потом часто захаживать в тот барак. Немного сблизился с Пядышевым, выполнял его мелкие просьбы - приносил махорку, бумагу для курения. Так продолжалось недели две, пока всех из этой секции не направили ближе к Воркуте, (где в 1941-1942 годах шло настоящее сражение за прокладку северной магистрали). На какое-то время я потерял Пядышева из виду, но судьбе было угодно, чтобы мы встретились вновь.

Я работал тогда в лазарете XIV отделения Печорлага. Заснеженная, лишенная: растительности сопка. На склоне - несколько больших палаток и построек. Крыш на них как таковых не было - только стропила. Лес рядом вырублен, вокруг колючая проволока.

Больные - дистрофики, предпеллагрики. У многих опухшие голени, что не «гармонировало» с торчащими ребрами. Уже давно в их рационе нет жиров, мяса, рыбы, не стало сахара. В хлеб добавляли жмых. Прошел слух, что на базе кончается единственная крупа магар. Казалось, только чудо могло спасти заключенных, строивших Северо-Печорскую магистраль. И чудо свершилось - стали поступать продукты из США по ленд-лизу. Случилось это весной 1942-го. Сам видел эти продукты - высшего сорта мука, разные крупы, сгущенка. Конечно, тяжелобольных это спасти уже не могло. Зато погибли не все.

Однажды услышал, что в лазарет попал бывший генерал, ленинградец, в начале войны командовал оборонительным рубежом под Лугой. Мелькнула мысль: не Пядышев ли?

- Точно, - подтвердил мой собеседник. - Довели генерала. Обыкновенный зачуханный доходяга. Ноги, как колоды. Шарбе (главврач) поставила ему диагноз - декомпенсированный порок сердца, трофическая язва предплечья, дистрофия.

На другой день достал спичечный коробок махорки и пошел в корпус, куда поместили Пядышева. С трудом его узнал. Выглядел он стариком. Небрит. Одутловатое лицо. Рука забинтована по локоть, взгляд устремлен в одну точку. Я внятно произнес:

- Здравствуйте, Константин Павлович.

Больной не сразу узнал меня. Но вспомнил:

- Лекпом из Печорской пересылки?

- Я самый.

Свернул ему закрутку. Он жадно затянулся, закашлялся. Слабым голосом вымолвил:

- Все кругом поплыло, дошел я...

Потом, помолчав, сказал:

- Какая нелепость, какая несправедливость. Мое место на фронте, а я тут. Непонятно, что происходит.

От него я узнал, что пережил он за последние месяцы. Попал Пядышев в одну из колонн XIV отделения Печорлага НКВД в январе 1942 года. И, возможно, принесли бы его с трассы полутрупом, как приносили многих, да случай помог: нарядчик, служивший когда-то в Ленинградском военном округе и знавший фамилию «Пядышев», направил опального генерала работягой на кухню. Недолго проработал он там. Колонну посетил оперуполномоченный. Нашел, что место Пядышева не «в придурках», а на трассе. Снова общие работы, невыносимые бытовые условия, холодные бараки, сплошные нары, вшивость.

Голодный паек. Полное отсутствие витаминов. Непосильный труд по 12 часов в сутки, без выходных. Произвол блатных бригадиров, комендантов. Умер бы, да тот же нарядчик направил его в лазарет.

Я стал завсегдатаем у постели больного. Тогда мы еще не говорили о политике, причине его ареста - недостаточно сблизились, чтобы откровенничать.

Время сближало нас. Постепенно узнавал кое-что о нем. Он командовал группой войск под Лугой в июле 1941 года, когда была сорвана попытка гитлеровцев с ходу овладеть Ленинградом. Сама идея строительства оборонительной полосы по реке Луге принадлежала ему.

Припоминаю, как он огорчался, что в его группе войск не хватало техники, снарядов. Войска были плохо обучены, но солдаты дрались героически. Люди гибли, не имея возможности отбить атаки стальной гитлеровской армии.

Когда растаял снег, а случилось это уже в конце мая, Пядышев стал ходячим больным. Главврач она же начальник нашего палаточного лазарета (это при заполярных морозах), Тамара Александровна Шарбе хорошо относилась ко мне. Сама год или два, как отбыла срок по пятьдесят восьмой и, не имея права выезда из Заполярья (шла война), осталась тут же, в Печорлаге, вольнонаемным врачом.

Ютилась в холодной пристройке у вахты. Шарбе часто подолгу задерживалась при обходах у топчана где лежал опальный генерал. Они были земляками. Однажды она сказала мне, что решила пока не выписывать из лазарета Пядышева, а направить его в корпус трудотерапии.

- Вишневский, пусть Пядышев работает у тебя медбратом. Введи его в курс дела.

В этом корпусе (громадной палатке, где сплошные нары, на которых сплошной массой лежали несколько поправившихся больных) я работал субординатором, а Шарбе была (по совместительству) ординатором.

Тогда, пожалуй, Пядышев был единственным человеком, к которому я тянулся, и меня, конечно, решение Шарбе обрадовало.…

Наше совместное житье в палаточном лазарете, наши долгие разговоры с Константином Павловичем продолжались до лета 1942-го и внезапно кончились в один день. Кончилось это тем, что уголовник, выгнанный главврачом из лазарета за мародерство, донес оперуполномоченному, что вокруг главврача собралась «шайка контриков». Имелись в виду Пядышев, я, Пивень (бывший дипломат) и некоторые другие медработники, у всех была пятьдесят восьмая статья. Для нас началась жизнь лагерных работяг. Пядышев и я попали на разные колонны и надолго потеряли друг друга из виду».

Летом 1943 года о К. П. Пядышеве вспомнили в Москве, и решили вернуть его на фронт. В связи с этим часто вспоминают «ходатайство маршала Василевского и маршала артиллерии Воронова на имя прокурора СССР Бочкова от 25 июня 1943 года с просьбой о скорейшем освобождении Пядышева как ценного военачальника». Похоже, что ходатайство это появилось уже после того, как решение об освобождении было принято. Но выполнить это решение не успели -15 июля 1943 года Константин Павлович Пядышев скончался. Похоронили его в поселке Кочмес, в районе Инты, Республика Коми.

Вновь слово Ю. А. Вишневскому: «Не помню, от кого узнал, уже на новом месте, что Пядышев здесь же, в лазарете. Он не то помилован, не то реабилитирован. Лежит в отдельном помещении. О нем говорили во всех корпусах.

Вспоминаю нашу последнюю встречу. Поначалу меня медсестра к Пядышеву не пускала, пришлось доказывать, что прихожусь генералу чуть ли не родней.
Подошел к постели. Лицо знакомое, только приняло скверный землистый оттенок, взгляд устремлен в потолок, будто ему нет ни до кого дела. Меня он узнал: глаза ожили, дрогнули губы.

- Вот и свиделись опять, - тихо сказал он. - Плох я, очень плох. Да и ты выглядишь неважно. Вспомнили о нас в Москве: обо мне, генерале Лазаренко, Борисове (Лазаренко в это время уже воевал; Борисова освободят только в феврале 1944 года – И. Х.). Если поправлюсь, еще повоюю.

Многое говорил. Надеялся, что приедет жена. Ему кто-то так сказал.

Хорошо помню, что еще несколько дней подходил к домику, где лежал Пядышев, но меня, зачуханного доходягу, больше к нему не пустили. Потом я узнал, что он умер. Был не то июль, не то август 1943 года.

Околачиваясь около домика, где лежал Пядышев, я стал свидетелем, как из домика, где жил Пядышев вынесли закрытый гроб из свежеобструганных досок. Кто вынес гроб, кто присутствовал при этом, не помню, но ясно помню, что из зоны лагерного лазарета гроб с телом генерала вывезли на телеге. А вообще для лагерников такие похороны были событием: трупы заключенных вывозили без гробов, без белья, вповалку по нескольку трупов».

Из опубликованных в электронной «Книге памяти жертв политических репрессий Пермского края» воспоминаний врача П. Т. Гусарова, также сидевшего в Печорлаге и работавшего по специальности, известно, где похоронили генерала: «Из знающих место захоронения Пядышева в живых остался один я. И поэтому считаю своим долгом подробно указать, где оно. От станции Кочмес на север тянется выемка, у северного конца ее река Кочмес дает извилину чуть не под прямым углом. Напротив ее, на правой стороне полотна железной дороги, если стоять лицом на север, располагался лазарет. Здесь, метрах в 75 …от полотна железной дороги на возвышении лежит округлый камень диаметром 60-70 см. Это и есть его могила».

***

28 января 1958 года К. П. Пядышева полностью реабилитировали. Военная коллегия Верховного суда СССР определила: «Приговор Военной коллегии от 17 сентября 1941 года в отношении Пядышева К. П. по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем за отсутствием состава преступления прекратить».

***

Беды, что несет война, не обошли стороной никого из семьи Пядышевых. Мать Константина Павловича Надежда Дмитриевна умерла голодной зимой 1942 года. Михаил, самый старший из братьев (Константин был вторым), работал инженером на заводе и погиб в блокаду. Валентина не взяли на фронт из-за инвалидности, он всю войну был в городе, трудился инженером на текстильной фабрике. Николай воевал, в октябре 1942 года был арестован за то, что подобрал немецкую листовку и десять лет провел в сибирских лагерях. Александр, самый младший, был летчиком, погиб в воздушном бою.

Сестра Ольга Павловна окончила консерваторию по классу вокала, пела в филармонии. Во время войны вместе с женой брата Ольгой Ивановной эвакуировалась в Татарскую АССР. Жили в городе Чистополь. Сестре повезло - она устроилась слесарем-наладчиком на один из местных заводов, и даже возглавляла бригаду. Ольге Ивановне Пядышевой - жене репрессированного генерала - работы в эвакуации не нашлось, и она зарабатывала себе на жизнь шитьем и уроками.

Жена Константина Павловича вернулась в Ленинград в 1945-м году. На старую квартиру, откуда ее выселили сразу после ареста мужа, не прописывали. Лишь во второй половине она 50-х годов получила комнату в шесть квадратных метров в коммунальной квартире. В 1978 году ей была назначена пенсия за Константина Павловича и выделена однокомнатная квартира. Потом ее поместили в дом престарелых на проспекте Ветеранов. Там она и умерла.

***

Мы не в силах исправить прошлое, но то, что достойная и трагическая жизнь Константина Павловича Пядышева не увековечена «потомству в пример» – ни в камне, ни в бронзе, ни названием улицы в Санкт-Петербурге – звучит упреком ныне живущим.

На Лужском рубеже. История 24-й танковой дивизии РККА - Илья Хомяков

88 руб.

Оборона Ленинграда. 1941-1945. Документы и материалы

1 100 руб.

Битва за Ленинград - Дмитрий Филиппов

970 руб.

Цитадель № 21. Сборник статей по истории фортификации и военно-морского флота

470 руб.

Лужский рубеж: хроника героических дней - Илья Хомяков

790 руб.

На Ленинград. Наступление группы армий Север 1941 года

290 руб.

Битва за Ленинград. Враг у Ворот! - Вячеслав Мосунов

390 руб.